|
негромкие, краткие, негромкие, краткие, и каждый раз, когда Фома выкрикивал чье-либо имя, -- все молчали и слушали и злорадно, искоса поглядывали в сторону обличаемого товарища. Бобров смущенно смеялся, но его маленькие глазки сверлили Фому, как буравчики. А Луп Резников, взмахивая руками, неуклюже подпрыгивал и, задыхаясь, говорил: -- Будьте свидетелями... Я этого не прощу! Я -- к мировому... Что такое? -- и вдруг тонким голосом завизжал, протянув к Фоме руки: -- Связать его!.. Фома хохотал. -- Правду не свяжешь, врешь! -- Хо-орошо! -- тянул Кононов глухим, надорванным голосом. -- Вот, господа купечество! -- звенел Маякин. -- Прошу полюбоваться! Вот он каков! Купцы один за другим подвигались к Фоме, и на лицах их он видел гнев, любопытство, злорадное чувство удовольствия, боязнь... Кто-то из тех скромных людей, среди которых он сидел, шептал Фоме: -- Так их!.. Валяйте их! Это зачтется... -- Робустов! -- кричал Фома. -- Что смеешься? Чему рад? Быть и тебе на каторге... -- Ссадить |
