|
обличение... Ведь обличение... Ведь грешны! Ведь правду надо говорить, о-очень мы... На него зашипели, а Зубов даже толкнул его в плечо. Он поклонился и -- исчез в толпе... -- Зубов! -- кричал Фома. -- Сколько ты людей по миру пустил? Снится ли тебе Иван Петров Мякинников, что удавился из-за тебя? Правда ли, что каждую обедню ты из церковной кружки десять целковых крадешь? Зубов не ожидал нападения и замер на месте с поднятой кверху рукой. Но потом он завизжал тонким голосом, странно подскочив на месте: -- А! Ты и меня? И -- и меня? И вдруг, надувши щеки, он с яростью начал грозить кулаком Фоме, визгливым голосом возглашая: -- Р-рече без-зумец в сердце своем -- несть бог!.. К архиерею поеду! Фармазон! Каторга тебе! Суматоха на пароходе росла, и Фома при виде этих озлобленных, растерявшихся, обиженных им людей чувствовал себя сказочным богатырем, избивающим чудовищ. Они суетились, размахивали руками, говорили что-то друг другу -- одни красные от гнева, другие бледные, все одинаково |
