|
одних, других же одних, других же приласкать, укорять всех, осветить их каким-то огнем... Ничего в нем не было -- ни нужных слов, ни огня, было в нем только желание, понятное ему, но невыполнимое... Он представлял себя вне котловины, в которой кипят люди; он видел себя твердо стоящим на ногах и -- немым. Он мог бы крикнуть людям: "Как живете? Не стыдно ли?" Но если они, услыхав его голос, спросят: "А -- как надо жить?" Он прекрасно понимал, что после такого вопроса ему пришлось бы слететь с высоты кувырком, туда, под ноги людям, к жернову. И смехом проводили бы его гибель. Порой ему казалось, что он сходит с ума от пьянства, -- вот почему лезет ему в голову это страшное. Усилием воли он гасил эту картину, но, лишь только оставался один и был не очень пьян, -- снова наполнялся бредом, вновь изнемогал под тяжестью его. Желание свободы все росло и крепло в нем. Но вырваться из пут своего богатства он не мог. Маякин, имевший от него полную доверенность на управление |
