|
-- раздался жирный -- раздался жирный басовой голос. -- Славно! Я рад... -- Позвольте -- почему? -- воскликнул Ухтищев. Фома глуповато улыбался и растерянно смотрел на усатого человека -- собеседника Ухтищева. Тот важным жестом разглаживал усы свои, и из-под них лились на Фому тяжелые, жирные, противные слова: -- А по-отому, что в городе одной кокоткой будет меньше... -- Фи, Мартын Никитич! -- укоризненно сказал Ухтищев, наморщивая брови. -- Почему вы знаете, что она кокетка? -- угрюмо спросил Фома, подвигаясь к усатому господину. Тот окинул его пренебрежительным взглядом, отворотился в сторону и, дрыгнув ляжкой, протянул: -- Я не сказал -- ко-окетка... -- Нельзя, Мартын Никитич, говорить так о женщине, которая... -- заговорил Ухтищев убедительным голосом, но Фома перебил его: -- Позвольте! Я желаю спросить господина, что такое, -- какое он слово сказал? И, проговорив это твердо и спокойно, Фома сунул руки глубоко в карманы брюк, а грудь выпятил вперед, отчего вся его фигура сразу |
