|
то, что играла с то, что играла с ним. Тогда он крепко обнимет ее и простит. Но этого не вышло: он сам смутился пред ее спокойствием, смотрел на нее, искал слов, чтобы продолжать свою речь, и не находил их. -- Тем лучше... -- повторила она сухо и твердо. -- Так вы узнали все, да? И, конечно, осудили меня, как и следовало... Я понимаю... я виновата пред вами... Но... нет, я не буду оправдываться... Она замолчала, вдруг нервным жестом подняв руки вверх, схватилась за голову... И стала оправлять волосы... Фома глубоко вздохнул. Слова Медынской убили в нем какую-то надежду, -- надежду, присутствие которой в сердце своем он ощутил лишь теперь, когда она была убита. И с горьким упреком, покачивая головой, он сказал: -- Бывало, смотрел я на вас и думал: "Экая она красивая, хорошая... Голубка!.." А вы вот сами говорите -- виновата... эхма! Голос его оборвался. А женщина тихонько засмеялась. -- Какой вы славный и смешной... Парень смотрел на нее, чувствуя себя обезоруженным ее ласковыми |
