|
уже около него и, уже около него и, дергая его за рукав, спрашивал: -- Обедать едешь? Бархатная, теплая ручка Медынской снова скользнула по руке Фомы. Обед был для Фомы пыткой. Первый раз в жизни находясь среди таких парадных людей, он видел, что они и едят и говорят -- все делают лучше его, и чувствовал, что от Медынской, сидевшей как раз против него, его отделяет не стол, а высокая гора. Рядом с ним сидел секретарь того общества, в котором Фома был выбран почетным членом, -- молодой судейский чиновник, носивший странную фамилию -- Ухтищев. Как бы для того, чтобы его фамилия казалась еще нелепее, он говорил высоким, звонким тенором и сам весь -- полный, маленький, круглолицый и веселый говорун -- был похож на новенький бубенчик. -- Самое лучшее в нашем обществе -- патронесса, самое дельное, чем мы в нем занимаемся, -- ухаживание за патронессой, самое трудное -- сказать патронессе такой комплимент, которым она была бы довольна, а самое умное -- восхищаться патронессой молча и без надежд. |
