|
все молчали, не все молчали, не двигаясь, подавленные тем, что ощущали. Молчание разрушил тихий, странно глухой голос Якова Маякина: -- Старенек ты, Тарас... Сын молча усмехнулся в лицо отцу и быстрым взглядом окинул его с головы до ног. Отец, оторвав руки от косяков, шагнул навстречу сыну и -- остановился, вдруг нахмурившись. Тогда Тарас Маякин одним большим шагом встал против отца и протянул ему руку. -- Ну... -- поцелуемся!.. -- тихо предложил отец. Они судорожно обвили друг друга руками, крепко поцеловались и отступили друг от друга. Морщины старшего вздрагивали, сухое лицо младшего было неподвижно, почти сурово. Любовь радостно всхлипнула. Фома неуклюже завозился на кресле, чувствуя, что у него спирает дыхание. -- Эх -- дети! Язвы сердца, -- а не радость его вы!.. -- звенящим голосом пожаловался Яков Тарасович, и, должно быть, он много вложил в эти слова, потому что тотчас же после них просиял, приободрился и бойко заговорил, обращаясь к дочери: -- Ну ты, раскисла от сладости? |
